house of all worlds

Последние лет восемь совсем потеряла ощущение красоты, вернее, красоты-как-данности. Могла почувствовать как красивое почти что угодно, но не пропущенное через сознание удовольствие получала разве что от цвета. Полгода назад сказала Т. про японцев "они, по-моему, вообще не различают красоту и истину" и вдруг поняла вообще всё (это очень, очень неточная формулировка, но важная).

Я привыкла, что в европейской (пост-авраамической) традиции материальное - это окончательная проявленность, остановка исходного божественного импульса, сефира Малкут. Остановка смысла. Мы все давно порядочные атеисты, но краем сознания все равно живем в этой системе.
У японцев вообще нет этой дихотомии, у них любая вещь дышит и продолжает движение, импульс слит с материей. Мы это видим как недовоплощенность и несовершенство, но это не оно.
(оттуда же, кстати, их странная этика - у них нет разделения на душу и все остальное, есть представление об оформленности и структурировании исходной природы)

Сформулировала и нашла, похоже, кринцип красоты, который могу принять за свой. Если мне делать что-то свое, то только такое - кажущееся незавершенным, дыщащее. ‎
Оно не будет японским, оно будет европейским, конечно. Но что-то оттуда возьмет.
И вот, полгода спустя замечаю, что стало легче дышать. Что мне не нравятся многие стихи. Что единственное, что мне нравится в фейерверках - когда дым от предыдущего подсвечивается новым (я могла бы оценить композицию, построенную на подсвечивании дыма). Что от современного дизайна можно отмахиваться.
Что мне чисто и радостно нравится очень и очень многое.

Сегодня наконец почувствовала просто красивой музыку. Не анализируя как она сделана.

Крымские вина прекрасны уже хотя бы тем, как люди после них пахнут - пряными травами, фруктами, солнцем и южной пылью.
Обычно никакое сколь угодно хорошее вино запах человека не улучшает.
И это я еще не говорю как уместно конкретное вино было октябрьской ночью на берегу очень холодной реки.

Вообще сегодня ольфакторный день - пришла новая порция парфюмерной синтетики и пробнички с ensaroud.
По такому случаю планирую пропасть для мира еще на какое-то время.

Рассвет, серые сумерки, тёмно-розовые и персиковые немного блеклые облака и идущая с запада зеленоватая гроза.
Пахнет липами, на домах отсветы от молний и холодным ветром тянет.

Люблю этот предгрозовой свет, он идеально описывается английским словом eerie. Кажется, сейчас шквал налетит, уже видно быстро наползающую штормовую "полочку".

upd:
Небо завокло тёмным и молниями фигачит совсем рядом.
Майские грозы другие совсем, прозрачные, сплетаются из душного воздуха неожиданно и как будто много потоков над головой мельтешит, а дождь идет большими крупными каплями. Ближе к середине лета - плотные, долгие, приходят цельным куском из-за горизонта, а дождь мельче, зато каждая молния отдается грохотом по несколько секунд.

Бабочка — это четверть грамма хитина, любовь к ярким цветам и маленькое отважное сердце.
(в общем, я та бабочка)

(навеяно постом Ирвина про бабочек на трёх с половиной тысячах высоты посреди синей бездны)

Иду сегодня забирать свою трудовую. Добби свободен!

Потихоньку доходит, что я теперь могу всю неделю приходить в лабораторию. И успевать вообще всё. Что весь свой ужасный бэклог я разгребу за неделю-полторы, а выходные будут выходными.
Тревожность как-то постепенно уходит, хотя пока не до конца (совсем уйдёт когда я разгребу бэклог). Думаю о том, что скоро появятся силы на духи, идеи уже роятся.
(и я наконец выберу название и мы сделаем этикетки!)

Через пару месяцев возникнет вопрос где взять денег, через полгода он встанет совсем остро, но пока все очень хорошо.

Снаружи все сплошняком белое, на десяток метров вперед от метели ничего не видно (не пойду сегодня никуда по такой погоде :)). А в понедельник я уже буду в солнечной Индии.
Почему-то в сочетании это невероятно круто.

Все ушли, сижу в пустом офисе, разулась и залезла с ногами в кресло, пою под нос Peggy Gordon, размешиваю чай линейкой. Если сейчас я смогу написать внятный алгоритм сравнения гиперонимов, в моей попытке сделать очередной русский ворднет наметится прорыв. Тогда я смогу пойти домой и рисовать для другой работы кривые обучения наших испытуемых в эксперименте. Тогда меня, может быть, завтра не четвертует великая и ужасная начальница. И даже не будет на меня укоризненно смотреть.
Человек-Лена, к которой я обещала сегодня зайти на инжирное мороженое и принести баночки духов для фотографирования, а потом отказалась за нехваткой времени, сказала, что у нее была мысль сказать "Аднак, ты же порвешься, давай перенесем на выходные". Мысль была правильной, впрочем, я бы все равно не поверила.

Снаружи ооосень. *.*

Научилась смотреть на Москву с той же эмоцией, с которой смотрю на Индию, тем более, температура воздуха располагает. "Я здесь ненадолго, это просто еще одно место, часть огромного путешествия".
Ничего так. Каждый дом какую-то свою историю рассказывает и их давно никто не слушал.

Шиива говорит, что Москву можно ощущать как огромный древний лес, что это место, которое помнит, что оно часть огромного древнего леса, которым когда-то эта земля была покрыта.
А что дома стоят... ну дома. Дети кубики раскидали, бывает.
Хожу вот, ощущаю. И ведь правда. Обычно в городах нет столько зелени (или они часть все того же леса).

Просыпаясь, вижу, как мимо окна пролетает птица. Потом еще одна, и еще. Огромная стая – murmuration, прекрасное английское слово – быстрые как стрижи, но стрижи не летают такими стаями.
Еще чуть-чуть фокусирую взгляд и понимаю, что это на самом деле не птицы, а снежинки.

http://ivanov-petrov.livejournal.com/1865234.html

"Такой образ: в молодости человек еле движется, пробираясь в сплетениях желаний, социальных связей, необходимостей, обязательностей, привязей. За жизнь он освобождается, так или иначе, от множества связей - какие-то рвет, какие-то выбаливают, иные отпадают сами, некоторые приходится накормить досыта, чтобы не связывали. И свободный человек, как стрела, мчится к своей цели. Пространство вокруг него становится пустым и свежим, ему ничто не мешает, и он несется с огромной скоростью.

Приятно встретить такого человека.

Причем в молодые годы это достигается крайне редко, практически никогда. За скорость в молодости можно принять скорость падения, скорость утраты чего-то прежде надаренного. Часто за скорость принимают ощущение большой энергии в человеке. Но настоящая скорость - в самопеределывании, изменении себя, настройки по-новому - достигается уже совсем не в молодости. Конечно, совсем не всеми, мало кем. Но, повстречав такого человека, можно лишь изумляться той синей бездне, пустой и сверкающей, в которой он проносится - вот еще года два его видел, ведь был не таким, вот этого еще не мог, а вот четыре года назад у него еще была привычка - а, смотри, ее уже нет. Он меняет поведение, избавляется от сковывающих привычек, делает в себе новые традиции и все время успевает даже дальше, чем, казалось, он мог бы зайти. Возникает впечатление рождающегося таланта - не растрачиваемого, не проживаемого и потому наличного, а именно рождающегося: вот на этом месте ничего не было, пятнадцать лет назад помню - он только работал в этом месте, совершал неуклюжие попытки делать это, а теперь - с какой блистательной легкостью уже получается."